Имя Дмитрия Васильева известно каждому любителю экзотических животных. Старший герпетолог Московского зоопарка стал первым в России ветеринаром, специализирующимся на рептилиях. А значит, основные его пациенты — змеи, черепахи, игуаны, ящерицы и крокодилы. По моей просьбе мы с Дмитрием встретились у него на работе. Маленькая лаборатория в здании террариума была просто забита. Под лампами грелись особо ядовитые змеи, а в закрытом ящике сидело похожее на дракона существо. При моих попытках подойти ближе оно издавало жуткое шипение и било хвостом по стенам… Работа, как говорится, не для слабонервных. Однако Дмитрий не видит в своих подопечных ничего особенного. Он с одинаковой невозмутимостью делает уколы и крохотной новорожденной черепашке, и крокодилу, держать которого приходится втроем.
— Дмитрий, откуда у вас такой необычный интерес к змеям и черепахам?
— Считайте, что у меня дурная наследственность. Мой папа — профессор МГУ, читал курс герпетологии (раздел зоологии, изучающий рептилий). С шести лет я вместе с отцом ездил в экспедиции, откуда привозил змей, пауков, лягушек и другую мелкую живность. Они обитали у меня дома, и, если заболевали, я как мог пытался их лечить. Папа, как говорится, ученый чистой воды, ничего в ветеринарии не понимал, и я, глядя на него, тоже собирался заниматься наукой, а именно систематикой змей и ящериц. Но судьба распорядилась иначе. После окончания биофака пединститута я попал в зоопарк — в террариуме была свободна ставка рабочего по уходу за животными. С этого и началось мое продвижение в мир ветеринарии — болезни моих питомцев требовали решительных действий.
— И вы решились лечить, не сделав в жизни ни одного укола?
— У меня уже была определенная практика. Все пять лет учебы в институте я параллельно работал медбратом в реанимации Первого мединститута. К тому же мой начальник, заведующий террариумом, был по образованию врачом, и я действовал под его контролем. Это было 18 лет назад, в 1988 году. Тогда в России профессии герпетолог просто не существовало. Специалистов по змеям, которые занимались в серпентариях сбором яда, называли зоотехниками, инженерами или, как меня, рабочими по уходу. Не было ни специализированной литературы, ни нужных лекарств.
— Получается, рептилий вообще никак не лечили?
— Пытались, но ни в одном ветеринарном институте страны этому не учили. Иногда специалистами по лечению экзотических животных становились продвинутые любители. Они доставали и переводили западную литературу и, основываясь на книжках и собственном опыте, помогали сначала своим, а позже чужим питомцам. На самом деле наука о лечении рептилий в России зародилась еще в 70 х годах. Но позже за ненадобностью перетекла за океан, где начала бурно развиваться. И только сейчас лечением экзотических животных вновь заинтересовались в нашей стране.
— Согласитесь, при отсутствии специалистов логично было бы отправить вас учиться куда-нибудь за границу.
— Что и было сделано. В 1991 году зоопарк отправил меня в Болгарию, где я ловил змей и одновременно занимался вскрытием особей, умерших в местных серпентариях. Это была моя первая серьезная стажировка. Я только тогда смог как следует разобраться во внутренних органах рептилий. Ведь в Москве мы не имели права официально вскрывать своих умерших животных — не было соответствующего образования. А дипломированные ветеринары, которых мы приглашали, даже не знали, где у пресмыкающихся находится печень, и писали в своих заключениях полную чушь. Пытаясь получить хоть какие-то знания, мы с шефом тайком вскрывали неучтенных змей. А что было делать? Только изучение внутренних органов могло объяснить, что стало причиной их смерти, показать, правильно ли мы их лечили, те ли давали медикаменты.
— Вы напоминаете Микеланджело, который, несмотря на запрет инквизиции, тайком по ночам вскрывал человеческие трупы.
— Кстати, как и знаменитый художник, я мог серьезно пострадать за свои незаконные действия. Но история с трупами имела счастливый конец — зоопарк послал меня в Швецию на стажировку по ветеринарии. На родину я вернулся с кучей западных лекарств и книжкой Мейдера «Хирургия и болезни рептилий». На тот момент это был самый серьезный труд в данной области. В Швеции я также смог попрактиковаться в английском, который начал изучать еще в Москве. Знание языка давало массу преимуществ — я мог читать специальную литературу, которая не выходила тогда на русском. Впрочем, как и сейчас.
— Вы получили диплом ветеринара в Швеции?
— Нет, в Курске. Для зарубежной учебы нужны были деньги, которых ни у меня, ни у зоопарка не было. Примерно в это же время я защитил диссертацию, писать которую сначала не собирался. Но помог случай. Однажды в зоопарк пришла партия очень редких и дорогих змей из Новой Гвинеи. Несмотря на наши усилия, большая часть из них погибла, и когда я сделал вскрытие, то обнаружил причину: во внутренностях змей была целая куча всевозможных паразитов. Мне стало жалко их выбрасывать — вдруг это новые, неизвестные науке виды?! Вместе с трупами змей я поехал в Институт гельминтологии. Его специалисты сразу заявили, что я напал на золотую жилу, так как найденные мною гельминты — прекрасная тема для диссертации. Тут же проснулся подзабытый азарт ученого, я заочно поступил в аспирантуру и параллельно с деятельностью в зоопарке приступил к научной работе, защитил ее одновременно с получением второго диплома и сразу стал кандидатом ветеринарных наук.
— Причем лучшим в России специалистом по рептилиям. Вы написали уникальные книги и разработали лекарства, не имеющие мировых аналогов. Как вам удалось сделать сразу столько всего?
— За время работы в зоопарке у меня завязалась масса контактов с врачами всевозможных специальностей — бактериологами, микологами, онкологами… Вскоре я уже работал в 16 направлениях: занимался УЗИ, эндоскопией, нейрохирургией… А по результатам исследований читал доклады, лекции, писал статьи. В результате у меня скопилась масса материала, и я объединил его в свою первую книгу «Болезни черепах». За это самое полное в мире руководство по черепахам я получил «Золотой скальпель»— престижную ветеринарную премию.
Лет пять назад многие любители стали содержать в квартирах игуан, и я написал книгу об их лечении, тогда же разработал подкормки и лекарственные препараты для рептилий, производство которых начнется в этом году. Пока никаких специальных медикаментов не существует. А в прошлом году я выпустил учебник «Ветеринарная герпетология», за который получил второй «Золотой скальпель». На сегодняшний день я единственный врач в России, обладающий двумя подобными наградами.
— Надеюсь, сегодня рептилий лечат?
— Пытаются, но часто ошибочно. Иногда удается справиться с традиционными, часто встречающимися болезнями вроде пневмонии или стоматита.
— Надо же, все как у людей!
— Да, у нас со змеями и лягушками много общего — патология беременности, злокачественные опухоли, цирроз печени. В основном у животных небольшой набор болезней, например, маленькие черепашки страдают от авитаминоза, рахита и пневмонии. Причем, если черепашка плавает на боку, считается, что у нее пневмония, хотя может быть вздутие кишечника из-за неправильного кормления. И если колоть антибиотики, газообразование станет еще сильней. Если черепашка мягкая, многие думают, что у нее рахит и нужны инъекции кальция. На самом деле подобное происходит при заболеваниях почек, а от кальция пресмыкающееся довольно быстро умрет.
— Признаться, меня поражают люди, которые носят к врачам маленьких больных черепашек. А еще говорят, что мы стали жестокими и безразличными к чужим страданиям…
— Люди бывают разные. В любом случае те, кто нас находит, любят своих питомцев. Я обычно сразу предупреждаю, если лечить животное бесполезно, но некоторые владельцы не хотят в это верить и просят сделать все возможное для спасения любимой змеи или черепахи. Слава богу, это не такие уж большие деньги. Скажем, сложная операция или химиотерапия для собаки может стоить несколько тысяч долларов. Вообще в Москве очень много рептилий. По статистике одних только черепах 300 тыс.
— Так почему же вы не разбогатели? Тем более что ваши клиенты — люди далеко не бедные, судя по тому, что их питомцами являются крокодилы и игуаны.
— Сегодня игуана стоит около 100 долл., купить ее могут люди даже с небольшим достатком. Кроме того, у врачей есть определенные тарифы на услуги, и мне не важно, приехал человек на мерседесе или пришел пешком. Если прием стоит 300 руб., я не буду просить 300 долл. А иногда денег вообще не беру. Вот, например, ходит ко мне бабушка с шестью черепахами. Для нее и 100 руб. много. Так что богатством пока не пахнет, и, чтобы держаться на плаву, помимо террариума я работаю в ветеринарной клинике, которая находится прямо на территории зоопарка. Там я принимаю посетителей с крупными животными — игуанами и крокодилами.
— Наверное, работа ветврача опасна. Если существует птичий грипп, может появиться и змеиный?
— Вряд ли. Существует много серьезных угроз для змей, но людям подобные инфекции не передаются. Я работал с самыми ядовитыми змеями на земле, меня несколько раз кусали, но думаю, моя профессия не опаснее других. Хотя я знал герпетологов, которые погибли от змеиного яда.
— Вы считаете себя успешным человеком? Понимаю, глупо спрашивать, когда ответ наверняка окажется положительным.
— Напротив, я не считаю себя успешным человеком. В моем возрасте уже нужно быть доктором наук, иметь кучу учеников, хорошую лабораторию и приличный заработок. Из всего этого списка я буду обладать только степенью, поскольку собираюсь защищать докторскую.
— А как же ваши ученики?
— Еще недавно я читал лекции и брал студентов из разных вузов, полагая, что они помогут мне в научной работе. А в результате сам писал за них дипломы. Мои ученики пошли в бизнес и стали моими прямыми конкурентами. Поэтому в нынешнем году я отказался от студентов. Надеюсь, что в каком-нибудь серьезном ветеринарном институте откроют курс, на котором я смогу готовить специалистов по работе с экзотическими животными. Тогда мои знания будут востребованы в полном объеме. А успех и есть прежде всего востребованность. И если в год я выпущу всего десять человек, но настоящих высококлассных мастеров, тогда, возможно, и положение в этой области отечественной ветеринарии изменится к лучшему.
